Історія подана мовою оригіналy

Первый месяц войны для Ираиды прошел в заботах о еде для себя и домашних животных, о лекарствах для пожилых соседей и свекрови. Она пережила такой страх от обстрелов, что ее спину сковал спазм 

Я из Харькова, мне сейчас 63 года. Мы жили в микрорайоне Салтовка. Нас так сильно обстреливали, что я три недели почти не спала.  Поэтому мы переехали к подруге на Московский проспект - ныне проспект Героев Харькова. Она уехала на запад Украины и разрешила нам у нее пожить. Мы там жили, наверное, дней десять, а когда утром 18 марта ракета прилетела в прокуратуру, завод «Протон» и жилой дом, я сильно испугалась. Все в доме попадало, стекла вылетели. Я решила уехать, муж меня поддержал, и мы поехали в Полтаву.

26 февраля мы собирались улететь в отпуск. Мы сложили чемоданы, купили билеты, проложили маршрут. Вечером 23 числа к нам пришли на ужин дети. Они говорили, что нужно уезжать, что сложилась нездоровая обстановка. Муж смеялся: «Вы что? Россия никогда не нападет». А 24 февраля я проснулась от взрывов. Дети позвонили и стали уговаривать уехать. Но моя свекровь после инсульта парализована, ей 94 года, муж за ней ухаживает. Дети уехали, а мы остались дома - надеялись, что все закончится, что власти как-то договорятся.

Я была в шоке, когда увидела на видео, как на проспекте Тракторостроителей снаряд попал в движущийся автомобиль. Я увидела обгоревшее тело. Мы там проезжали к бабушке. Это был какой-то сюрреализм. Шокировали попадания в жилые дома, гибель мирных людей. Из моих близких никто не погиб, но, когда я вижу смерти мирных жителей, особенно детей, мне становится жутко.

Что бы ни говорили о геополитике, приближаться к чужим границам и убивать мирных жителей – это вопиющее преступление.

Беспринципно подвергать опасности мирных жителей. Этому нет оправдания.

В первые дни войны, часов в 10 вечера, мы легли спать в полной темноте - в Салтовке не было света. Вдруг раздался звук летящего низко самолета, и внутри меня появился такой животный страх! А потом раздался взрыв бомбы, которую сбросили на ХТЗ. По земле пошла взрывная волна такой силы, что у нас задрожал дом.

У меня от страха сковало спину - я пару дней ходила, немного согнувшись.

Рядом с нами несколько многоэтажных домов с подземным паркингом. В подвале жильцы домов жили и ночевали. Я это увидела, и потеряла дар речи. Как можно было отобрать мирную жизнь у детей, которые ничего не сделали? Ввергнуть в такой хаос мирных людей, разрушить их жизни, бизнес, работу? Это просто преступление, которому оправданий нет.

Где-то через десять дней с начала боевых действий было такое утро в Харькове, когда была тишина, никто не стрелял. И меня охватил страх: «Неужели мы сдались и больше не сопротивляемся?». Вот это было страшно. А потом начались снова обстрелы – значит, мы продолжали бороться.

У нас три недели не было света, а мы жили в доме, где все было на электричестве. Но мы приспособились: ходили в соседний дом готовить еду, как-то выжили. Сейчас вспоминаю и думаю: «Как у нас вообще это получилось – на 10 или 18 этаж подниматься пешком?» Мы ходили кормить котов, доставали им корм, искали продукты. Сначала делали запасы, потом эта еда пропадала. Разгружали холодильники у сына и дочери. В каких-то заботах прошли эти четыре недели, но мы справились. Потом через волонтеров отправили котов детям на запад Украины и в Винницу.

Сейчас даже смешно вспоминать, чем мы занимались, зато теперь коты на месте - радуют внуков.

С медикаментами было трудно. Нашей бабушке и соседям-пенсионерам, которым мы помогали, нужны были лекарства. Мы стояли в очереди в аптеку и даже не понимали, есть нужное лекарство или нет. Стояли, чтоб узнать. Потом приспособились: заказывали в Полтаве, и нам волонтеры привозили или «Новой почтой» доставляли.

Я сначала выехала сама. Брат увез меня к своей семье. Я должна была найти квартиру, чтобы муж мог с бабушкой приехать. Мы спокойно добрались. Какая-то даже уверенность появилась - когда ехали, видели наши блокпосты и думалось: «Нет, не пройдут».

Хотя я сняла квартиру с отдельной комнатой для свекрови, но в Харькове стало немного тише, и мы решили нанять сиделку. Мы опасались, что дорога для нее будет слишком тяжелой. Муж теперь между Харьковом и Полтавой: то ко мне приедет, то к бабушке. Мы пока не уезжаем из Полтавы окончательно, потому что еще немного страшно. Живем в подвешенном состоянии: семья разорвана, внуки растут без нас. Стараемся их проведывать и по видеосвязи звоним.

Бывают какие-то эмоциональные срывы, но потом успокаиваемся, берем себя в руки. Я периодически принимаю успокоительное, а у мужа более крепкая нервная система.

Я вскакиваю на кровати: «Ой, взрывы!» А он: «Это далеко, ложись».

У меня пока нет оптимистичных прогнозов. Я надеюсь, конечно, что случится какое-то чудо, но, думаю, ближайшие год-два нам придется жить в этих условиях. Может, станет немного легче, но для прекращения войны в ближайшее время я не вижу никаких предпосылок.

Я работаю удаленно. Слава Богу, что есть такая возможность. А муж на пенсии. У меня всегда была жизнь распланирована на год вперед, поэтому мне было сложно в первые месяцы войны - я не могла ничего планировать. Сейчас я все время задумываюсь, как и что будет, и не нахожу ответов. Поэтому приучаю себя к планам на неделю, да и то – они могут изменяться.