Історія подана мовою оригіналy

Светлана Дмитриевна провела в Северодонецке первые полтора месяца войны. На ее глазах гибли люди. Погибших хоронили прямо возле домов. Сейчас из-за большого количества захоронений в городе стоит трупный запах. Помимо этого, оккупанты не заботятся о вывозе мусора. В Северодонецке царит антисанитария 

Мы с мужем жили в городе Северодонецк, а дочь и сын – в Харькове. Сын работал, а дочь училась в университете. Супруг был сотрудником химкомбината. Даже после начала войны он долго ходил на работу. Я работала продавцом на рынке.

Утром 24 февраля я собиралась на работу. В полшестого мне позвонил сын и прокричал, что началась война. Он жил в микрорайоне Северная Салтовка. Это та часть Харькова, которую обстреляли первой. После него позвонила дочь. Ей было страшно. Сын забрал ее. Они поехали на подземную парковку, а через неделю выехали в поселок Балки Харьковской области. 

Я работала еще четыре дня, так как нужно было распродать остатки мяса. Потом был первый прилет в наш дом. Погибла моя ровесница, которая вышла покурить. Полтора месяца мы жили под обстрелами. Стекла тряслись, двери открывались сами по себе. Очень хотелось выспаться, но это было невозможно. 

22 марта два снаряда попали в очередь, в которой я стояла. На моих глазах погибли люди. Было много раненых. А первого апреля россияне сбросили фосфорную бомбу недалеко от нашего дома. Очень много знакомых погибло.  

Второго апреля знакомые привезли нам бензин – мы сразу же уехали к детям. Потом поехали в Харьков за их вещами, да так и остались: знакомые предложили пожить в их квартире в центре города. Мы согласились. В этом районе более-менее спокойно. Иногда слышны взрывы со стороны Салтовки. Когда мы только приехали в Харьков, были проблемы с продуктами. А сейчас магазины работают, товары подвозят. Много людей вернулось в город. Будем пока здесь. Надеемся на освобождение Донецкой и Луганской областей. 

Работу найти сейчас очень сложно. Муж ездил в Киев искать, но ему предлагали минимальную зарплату, на которую нам не прожить. Он вышел на пенсию. Мы потратили все деньги, которые откладывали дочери на оплату пятого курса. Хорошо, что есть выплаты от государства и ООН, а также гуманитарная помощь. Благодаря им и пенсии супруга мы выживаем.

Наша квартира в Северодонецке целая. За ней присматривает знакомый. В нашем доме осталось тридцать человек. Мы оставили ключи и разрешили им забрать оставшиеся продукты.

У нас еще есть родительский дом в Луганской области. Также у меня были земельные паи, которые достались от родителей, но их отобрали.

Оккупанты отдают уцелевшие квартиры тем людям, которые потеряли жилье. Выдают какой-то документ. Знакомый мужа приехал домой за вещами, а в его квартире уже кто-то живет.

Люди, которые остались в Северодонецке, готовят на кострах. Они получают гуманитарную помощь. Некоторые ходят за продуктами на разрушенные базы. В городе воняет мусором и трупами. Погибших хоронили прямо возле подъездов. Таких захоронений очень много. По улицам бегают голодные собаки и коты. Процветает мародерство.

Хотя мы уехали на машине, но почти ничего не взяли с собой. В Северодонецке осталась вся моя жизнь, остались фотоальбомы, которые дороги мне как память. Первые два месяца я ежедневно плакала. И сейчас плачу, когда вижу фото и видео города. Хочется хотя бы одну ночь провести в своей квартире.

Я надеюсь, что Луганская область вернется в состав Украины. Когда это случится, мы с мужем поедем отстраивать родной город. Мы готовы работать день и ночь. Верим в нашу победу и в то, что следующим летом будем жить дома.