Історія подана мовою оригіналy

Ольга Николаевна ухаживает за своей пожилой мамой, которая регулярно нуждается в лечении

Я живу в Харькове. Моя мама проживала в одна, и во время войны я к ней приехала. Теперь мы делим с ней жилплощадь. Пытаюсь ей помочь в чем-то. Работы у меня нет, живем на ее пенсию и на помощь, которую нам оказывают. Маме 82 года, она лежит в больнице через каждые три месяца.

До войны я тоже жила в Харькове, но по другому адресу. Я приехала к маме, потому что моя квартира пострадала, в ней просто невозможно проживать. 

Мы выезжали в Днепропетровскую область, когда в нашем районе уже никого не стало, подъезды опустели. Тогда уже и ракеты прилетали, и самолеты бомбили.

Мы живем рядом с Северной Салтовкой, поэтому все до нас долетало, рядом были взрывы. У нас был шок от постоянных обстрелов. 

Мы вернулись в Харьков, чтобы решить некоторые вопросы, а потом опять уедем в Днепропетровскую область.

24 февраля мы проснулись полпятого от взрывов. Был страшный грохот. Мы поняли, что что-то взорвалось, но не могли предположить, что началась война. Потом последовали звонки от моих знакомых. Брат в Чугуеве живет, он вообще рядом с границей находился. Сказал, что стреляют из России, что они все на балконе и не знают, что делать. Потом я пошла на работу, и мне коллеги сказали, что война. Руководство нас отпустило и сказало быть на телефоне.

Пока я домой шла, взрывы участились. Тогда я побежала, забрала маму, и мы сидели в подвале. 

Потом она не могла это выносить, ей было тяжело. Маме нужно лежать, поэтому мы вернулись в квартиру. 

Самое страшное за время войны - это когда самолеты летят и сбрасывают снаряды, а ты стоишь в квартире как парализованный, не можешь ничего сделать. И такое впечатление, что к тебе в окно залетает самолет. При этом я же не могла просто выбежать и бросить маму, ведь она лежала и даже не понимала, что происходит. Она еще долго не осознавала, что это затяжная война. 

Мне кажется, что война еще будет долго, потому что стреляют сутками. Эта война не кончится никогда, потому что никто не хочет договариваться и решать вопрос.

Я хочу только одного: чтобы закончилась война. Меня не пугает восстановление, не пугает то, что будет голод. Меня пугают выстрелы и взрывы.