Історія подана мовою оригіналy

Юлия уезжала из Мариуполя, чтобы ее малышка не видела ужасов войны и могла спокойно спать. Они уехали вовремя – вскоре их двор накрыло снарядами, а выезд из города значительно усложнился

Мы - из Мариуполя. В моей семье семь человек. У меня есть муж и дочка – ей два с половиной года. Рядом с нами в соседнем подъезде жили родители. Еще у меня есть брат и бабушка. До войны все было хорошо. У нас была налажена жизнь, были свои заботы, дела. Дочка в садик ходила, муж работал, я работала. Жили сплоченно, друг другу помогали. Ничто не предвещало беды. 24 февраля в пять утра мне позвонил муж и стал кричать в трубку, что началась война, мне нужно срочно собираться и уезжать с дочкой к его родственникам в сторону Бердянска. Я не могла сообразить, что происходит, и поняла только когда включила телевизор. Левый берег Мариуполя бомбили с нарастающей силой.

Соседи рассказали, что погибла знакомая, с которой только позавчера я виделась и общалась во дворе.

Никто не понимал, что происходит, что будет дальше. Новости пугали, но мы надеялись, что все как-то обойдется. Я даже не спешила запасаться свечками или продуктами в первый день войны. Брат с папой на следующий день пошли в магазин, а полки уже были пустые. Жаль, что мы не подготовились к грядущим событиям.

До второго марта еще были сирены. Поначалу мы с папой не бегали, прятались в коридоре, пытались справиться с паникой. В один день мы остались без света, газа и воды. Я плакала, потому что не знала, что делать. В подвалах мы сидели почти безвылазно. Дочка постоянно плакала, потому что не понимала, зачем ей спать в одежде, в обуви. Она капризничала и кричала. Родители возле дома кушать готовили на улице. Через дом летали снаряды разных видов, и мы не знали, что может случиться в ближайшее время.

Мы сидели безвылазно дома две недели, потом дочка попросилась хоть немножечко погулять во дворе. Мы вышли, постояли возле подъезда, отошли к гаражу.

Я боялась отпускать малышку от себя, а она не понимала, почему нельзя бегать по двору, почему нельзя далеко отходить.

В оккупации были проблемы с едой и водой. Вода заканчивалась, поэтому папа ходил к колодцу. Люди топили снег и собирали воду с ливневок, чтобы хоть как-то умыться и помыться. Из еды доедали то, что было дома. Гуманитарной помощи не было.

В городе началось мародерство. Но мы искали только дрова, пилили деревья, чтобы было чем разжечь костер и приготовить еду. Было ужасно холодно - такой холод, который не передать словами. Я стояла в четырех кофтах, трех штанах, в шапке, обутая, одетая - и мне все равно было холодно. Когда приехали к свекрови, я не могла отогреться, меня просто трясло. Дочка все время жаловалась, что ей холодно, а я не знала, как мне ее согреть. В конце концов, она приболела. Я пошла по соседям просить медикаменты. Люди давали, что могли - я смогла собрать мини аптечку. Благодаря этим лекарствам дочке стало легче - у нее хотя бы не поднялась температура.

Мы с соседями группировались, друг другу помогали, пытались как-то выжить. Хотя в такой ситуации тяжело было удерживать теплые отношения - все были на нервах и напряжены до предела.

До глубины души меня растрогали наши, украинские, военные.

Бабушка моя раз в три-четыре дня ходила к нашим солдатам и просила поделиться, чем могут, чтобы покормить ребенка.

Ребята сами голодали и были в тяжелой ситуации, но они помогали нам. Делились тем, что ели сами: сладостями, кашей, паштетами, тушенкой. Как-то раз даже дали нам настоящий ананас. Когда бабушка принесла ребенку от них сладости, у дочки столько было радости в глазах, что я не смогла сдержать слезы. Я плакала, потому что они нас защищали: это мы должны были помогать им, а помогли они нам. Мой муж работает в этой сфере, он защищает нашу страну и мне его очень не хватало тогда. Когда ребята нам передавали еду, мне казалось, что это он помогает мне через них.

Мы в Мариуполе ловили радиостанцию, которая вещала российские новости. В новостях говорили о том, что русские солдаты – молодцы: с поставленной задачей справились, и Мариуполь теперь русский. Я понимала, какая сложилась ситуация. День за днем все это набирало обороты, мне с ребенком надо было уезжать. Мы не знали, есть ли хоть какая-то эвакуация.  Я случайно увидела в окно, что соседи одевают на машины белые ленточки. Они собирались уезжать, не зная, смогут ли вырваться из Мариуполя и остаться в живых. На следующий день уехала моя кума с двумя маленькими детьми. Она сказала, что если они выедут, назавтра ее отчим приедет и заберет меня с дочкой.

Я была уверена, что они благополучно выедут, но даже не думала, что отчим кумы вернется за мной. Когда она уехала, мы ночь пробыли в подвале. Утром поднялись, чтобы согреть чай и что-то подогреть покушать ребенку. Вдруг забежал мой папа и сказал, что за мной приехали. Я на бегу собрала сумку для ребенка, а сама уехала просто в том, в чем ходила и спала все эти дни.

Мы ехали, как в страшном фильме: все сзади взрывалось, горело, летало над машинами.

Ребенка я наклонила вниз головой. Думала: в случае чего - собой закрою. Я была в опасности вдвойне, потому что мой муж защищает Украину. Когда уезжали, обручальное кольцо я везла в нижнем белье и очень боялась – не знала, удачно ли проедем, пропустят ли нас. Слава Богу, мы выехали – тогда еще не было фильтраций. Тяжело было только от обстрелов.

Пока мы были в Мариуполе, моя маленькая дочка научилась бегать в подвал быстрее, чем взрослые. Мы играли в монстров: когда летел самолет, нужно было убегать от монстров и прятаться под столом или в коридор – подальше от окон. Когда мы приехали к свекрови в Бердянск, малышка боялась всего: ветра, стука, громкого разговора. Она всегда хотела куда-то спрятаться. Плохо спала первую неделю, плакала, капризничала.

Связи в Бердянске почти не было. Я не могла поговорить ни с мужем, ни с моей семьей в Мариуполе.  В оккупации осталась вся моя семья: брат, бабушка, дядя, родители. Я не переставая смотрела новости - боялась, что что-то может случиться. Папа умудрялся находить связь на Ильичевском рынке. Он добирался туда один, под бомбежками, под пулями, звонил нам. Связь, конечно, ужасная была, но мы хотя бы знали, что они живы.

Первого апреля я узнала, что в наш дом попал снаряд и погибло очень много соседей. Я боялась среди этого списка увидеть свою семью.

Потом знакомая мне позвонила и сказала, что мой брат меня ищет и хочет выехать ко мне в Бердянск. Оказалось, что мои все успели выйти и остались живы. Я по сей день благодарна куме и ее родственникам за то, что они вернулись за нами и вывезли нас. Останься мы еще на неделю-две, мы бы попали в ад. Мои родители очень тяжело выезжали. Они проходили фильтрацию, впятером четверо суток спали в машине. Были в холоде, без еды, воды и денег.

Кто-то из людей уронил деньги - родители их подняли и не нашли хозяина, поэтому купили немного редиски и буханку хлеба. Они четверо суток голодные были.

Они приехали еще сильнее морально подавленные, чем я. Папа мой тогда не хотел меня отпускать из Мариуполя одну – боялся за меня. Но когда мы встретились в Бердянске, он плакал и говорил: «Слава Богу, что ты уехала». Я уехала в первой половине дня, а буквально через час-два начался такой ад! Снаряды летели из всего, из чего только можно было. У соседа дочку разорвало от попадания снаряда или от осколков - я уже не помню точно. Мама плакала и молилась, чтобы я доехала живой - им кто-то рассказал, что после моего отъезда русские расстреляли колону машин на выезде из Мариуполя. Только через три дня они узнали, что на рынке есть связь, смогли мне дозвониться и узнали, что мы с дочкой живы. Они плакали всей семьей от радости, что мы доехали, что с нами все в порядке.

Из Бердянска тоже хотелось быстрее уехать - обстановка в городе была тяжелая. Не было продуктов, лекарств, не было возможности обналичить деньги.

Я неделю мониторила Интернет, чтобы найти способ выехать нашей большой семье. Мы ехали большой колонной - 33 машины. Было страшно: я начиталась много всего в интернете про русские блокпосты и не знала, чего ждать вообще. Но они, к счастью, нас не трогали. Спрашивали только почему уезжаем. Мы придумали историю, что родители отвезут меня и ребенка в Украину, а сами вернутся назад. Конечно, никто не собирался возвращаться – мы хотели жить только на территории, подконтрольной Украине. Но наших объяснений им было достаточно.

Когда мы приехали в Запорожье, меня поразили до слез запорожские волонтеры. Это такой труд, они такие молодцы! Эти люди заслуживают не меньшего уважения, чем ребята-военные, которые нас защищают! Я стояла в Запорожье возле Эпицентра, где встречали всех эвакуированных из оккупации, и плакала: мне предлагали еду, памперсы, одежду, психологическую помощь, а я ничего не могла взять – плакала и отказывалась. Мне было стыдно что-то брать. С нами поговорили, нам помогли прийти в себя, мы успокоились и взяли наборы, которые нам давали. Мы смогли выдохнуть после всего пережитого. Я словно приехала домой. Мне искренне хотели помочь незнакомые люди.

Русские всем своим видом и поведением словно говорили: «Я же пришел тебя освободить, почему ты мне не улыбаешься, почему ты меня не боготворишь?»

Я всегда буду благодарна за то, как нас встретили в Запорожье. Если бы не эти ребята - эти молодые мальчики и девочки - я не знаю, где бы мы были, где была бы наша семья. Потому что уехать из дома и лишиться всего одновременно очень трудно.

Я хочу мира. Хочу вернуться домой. Мы все хотим домой, но нам просто некуда возвращаться. Наш дом сгорел, его больше нет. Мы смотрели фотографии – во дворе огромные воронки глубиной в три метра.