Історія подана мовою оригіналy

Война лишила Ирину собственного жилья, ее дом в Мариуполе был полностью разрушен, к этому времени его и вовсе снесли. Единственное, что она успела с собой взять – это один чемодан самых необходимых вещей. 

До войны я проживала сама в Мариуполе. Поверить в начало такой войны было невозможно. Мне позвонили из Киева, сказали, что началось полномасштабное вторжение. Я вышла на балкон, а у меня тихо, отвечаю: «Да какая война? О чем вы говорите?»

Потом уже столкнулись со всеми «прелестями» боевых действий. У меня квартира выгорела где-то 5 или 6 марта, дом уже снесли. Я до 20 марта жила у знакомых. Взяла с собой один чемодан, думала, иду на некоторое время, а получилось, что навсегда. Все бомбежки мы пережидали в подвале, иногда в коридоре. Нас было семеро взрослых, пятеро детей и собака. Над нами летали самолеты, которые постоянно сбрасывали бомбы – и мы то в подвал спускались, то наверх поднимались.

Рядом с нами был рынок, там брали воду, иногда находили ее на автомойке. А когда шли дожди – из луж брали воду. Перед подъездом соорудили печки из решеток, и на них готовили еду.

Мы жили в Мариуполе на самом краю, у трассы на Запорожье, и постоянно выходили посмотреть: едут по ней машины или нет. Однажды я вышла на бульвар, смотрю: танки подбитые стоят и машины выезжают. И мы 20 марта выехали. 

Стояли в очереди четыре часа, пока нас проверяли и переписывали, кто выезжает. Мы сразу выехали в село в 50 километрах от города, чуть-чуть отогрелись, чаю попили, потому что все в подвалах поболели, а потом разъехались. Я осталась в Украине, кто в Германию выехал, кто в Польшу.

Я ехала через Мелитополь и Запорожье под обстрелами, четыре километра неконтролируемой зоны.

Сначала я была в Киеве, потом поехала в Германию к племяннице, не так давно вернулась назад.

В моей семье все живы. Мои родители были на другом конце Мариуполя. Мы сначала даже не знали, что там с ними. Это частный сектор под заводом Ильича, там газа и света не было. У них была печка, имелся уголь – они им топили и чудом остались живы. Потом мы с сестрой возвращались в город и вывезли их, а им 83 и 86 лет. Еле-еле смогли их уговорить, чтобы они уехали.