Історія подана мовою оригіналy

Война застала Валентину Николаевну на работе недалеко от донецкого аэропорта. Из-за близости к эпицентру боевых действий неоднократно приходилось попадать под обстрелы и проводить занятия со студентами в подвальных помещениях. Долгое время не верилось, что ситуация может растянуться на много лет. Теперь родной поселок изолирован от ближайших больших городов, а оживленные ранее дороги зарастают бурьяном.

Я очень хорошо помню первый день. Это было 26 мая [2014 года]. Я находилась в Киевском районе Донецка и проводила занятие со студентами. И в районе аэропорта и вокзала мы услышали треск со всех сторон. Потом увидели машину с военными.

Это было страшно. Всех студентов и школьников отпустили домой, звонили обеспокоенные родители. Мои коллеги звонили своим детям, которые работали в аэропорту, но на звонки никто не отвечал. Там уже начался бой.

Военные действия были везде. Мою маму парализовало в октябре четырнадцатого года. У меня в это время ещё был учебный процесс, я не собиралась уходить с работы, думала: «Ещё поработаю».

Однажды я ехала на работу и на Ясиноватском блокпосту нас обстреляли. Я ехала через Макеевку и там было ещё более-менее. Въезжаю в Донецк, а там какой-то кошмар! Мы бегом в подвал. Занятия были в подвальных помещениях.

Не верилось, что это будет надолго. Думали, что все ненадолго и быстро закончится. Никто бы не поверил, что эта бесконечная война затянется на 7 лет. А теперь самое страшное – мы в изоляции. Я нахожусь в посёлке, который расположен в 20 минутах от Донецка, в 10 минутах от Ясиноватой. В Покровск нам 100 километров. Это ужас. Или в Краматорск я еду два часа. Конечно, это очень далеко. Мы близко расположены в Горловке, посёлок был очень удобно расположен и работать можно было где угодно – в Горловке, в Донецке, в Макеевке, в Ясиноватой. А теперь нас заблокировали, и мы сидим в яме.

Раньше я каждый день ездила на работу в Донецк. Продолжала ездить в четырнадцатом и в пятнадцатом годах, но в шестнадцатом году рассчиталась. Из-за войны я не потеряла работу, потому что уже была на пенсии и продолжала работать. Но дальше было просто невозможно. В пятнадцатом году нас отрезали от всего, перестали ходить электрички и автобусы. Начали работать такси, но они стоили сумасшедших денег.

Люди были в панике от того, что сидели и не могли поехать даже за продуктами. Доставка продуктов в наш посёлок тоже была ограничена. Постоянно продолжались обстрелы. Наш посёлок изничтожали. Мама вспоминала сорок третий год: «Так не было, как все эти обстрелы». Мимо моей крыши 100 раз пролетали снаряды, они летели и летели.

Наш дом пострадал от осколков, мы своими силами перекрывали его частями. Но считается, что если пострадала веранда и коридор, то это ещё не пострадавший дом. Если только гараж и кухня, то нужно ремонтировать самостоятельно.

Сильно пострадал забор, были разорваны коммуникации.

В посёлке остались одни бабушки и дедушки, которые выживают. Населённый пункт умирает. До четырнадцатого года здесь проживало до пяти тысяч человек, а сейчас если тысяча осталась, то уже хорошо.

И это только те, кто здесь прописан. Практически вся молодёжь выехала в Краматорск или в Славянск. Многие уехали заграницу.

Во время боевых действий у нас не было воды. Мы нашли колодцы и очистили их, оттуда и набирали воду.

До сих пор продолжаются обстрелы и у нас в любой момент может разорваться труба, которая идёт со стороны Авдеевки. Полгода не было света, постоянно приходилось использовать свечки. Зимой было легче, потому что топили печку и так готовили кушать. Но летом была просто беда – надо было закачивать воду из скважины, а это было невозможно. Пришлось чистить колодцы.

Коллективно собирались и нанимали человека, который нам привозил продукты по списку. Маме, например, постоянно нужны были памперсы. В шестнадцатом году их выдавали вместе с помощью от Фонда Рината Ахметова, а так всё время я их заказывала. Это были кошмарные суммы. То есть мы еле-еле выживали.

Горловская трасса закрыта, там проходит железная дорога и она уже поросла бурьяном. И вот рядом дорога, которую в конце XIX века строили еще французы, там очень высокая насыпь – она к идет от Верхнего Торца, Скотоватой в Краматорск. Мы находимся в таком месте, что к нам никто не въедет и не выйдет. И вокруг только поля, много заброшенных домов и камыш. Это наша экзотика. Мы боремся как можем, пока есть силы.

Человек всегда стремится жить. Если кто-то моложе, то они уже паникуют. У моего поколения такой паники нет. Как говорится, основные годы прожиты. Дети определились, слава Богу, живут, работают и всё нормально. А мы уже так... Раньше мы могли выехать и увидеться с ними, несмотря на военные действия.

Могли поехать в Донецк, увидеть детей, поговорить с родственниками, которые в основном остались все там. Было как-то не так печально. А сейчас получается замкнутый круг.