Історія подана мовою оригіналy

Сергей почти месяц был в оккупации. Видел, как гибли люди, добывал еду и воду. Он чудом выехал на свободную землю, преодолев 27 российских блокпостов.

Я жил в Мариуполе с рождения, уехал в прошлом году 18 марта.

Где-то начиная с 18 февраля было неспокойно - за городом шли боевые действия. Мы слышали, как взрывы становились все ближе и ближе, пока не начали бить по городу, по воинским частям. 24 февраля я узнал через соцсети, что началась война. В городе уже были прилеты. В первую ночь я был на посуточном дежурстве на работе. Трудно было: я не понимал, как дальше будут события разворачиваться.

Из всего увиденного в оккупированном Мариуполе меня больше всего шокировало число погибших людей. Я считал, что военные действия будут идти между военными.

Когда мы уже поняли, что город уничтожается вместе с людьми, все были в шоке .

Воду мы очень сильно экономили: снег топили, набирали в колодцах, потому что в кране не было. Какое-то время мы ходили на родничок, но потом перестали ходить, потому что туда снаряды стали прилетать, там люди погибали. Я менял сигареты на воду. Видел у соседнего подъезда людей, у которых не было сигарет, а нам нужна была вода. Менялись. Соседи выменивали все, что у них было, вплоть до золота, просто за детскую смесь, за детское питание.

У девушки в соседнем подъезде ребенок первого марта родился. Он кричал через стенку - слышно было, что голодный: кормить его нечем.

Еда у нас была по минимуму, мы все экономили. Лекарства элементарные были, например, но-шпа, димедрол. В квартире было очень холодно, все в куртках спали, были заболевшие, кашляли. В аптеках и магазинах ничего не было: с первых дней разворовали, но у людей просто выхода не было. Все брали, сколько могли унести: кто-то алкоголь, кто-то сигареты, кто-то еду – выносили все подряд. Из мебельного магазина выносили новые диваны, рубили их на дрова, потому что не на чем было готовить еду.

Я потерял связь с мамой и ее мужем, вообще со всей родней. Я не мог поехать в другую часть города и проверить, живы они или нет. Сестра сводная в Мирном жила. Когда я смотрел в ту сторону почти из центра Мариуполя, видел, как там все взрывалось. Я думал, что она мертва, но, Слава Богу, жива осталась. Они прятались, бегали с места на место. У меня вся семья жива-здорова, никто сильно не пострадал. Просто повезло.

В войне самое страшное для меня было, когда приходили мысли о том, что завтра или послезавтра, а может, даже сегодня что-то прилетит – и меня не станет. Но хуже всего то, что в какой-то момент я перестал чего-либо бояться. Я понял, что мне уже все равно: погибну – ну, и погибну. Было страшно смотреть на то, как люди вокруг умирали. Я понимал: мне повезло, что я не погиб. А с другой стороны, были мысли: «Вдруг я следующий?» Спать после таких зрелищ было нереально. У меня несколько месяцев были панические атаки. Вплоть до бредовых каких-то мыслей.

Я после Мариуполя лечился у психиатра, потому что после такого крыша может поехать у любого человека.

И ведь здесь тихо, жизнь идет. А я оттуда приехал - организм уже привык к стрессу. Там, где взрывов нет, я себя чувствовал не комфортно. Мне прописали таблетки против тревоги. Я пил их и работал с психологом. С друзьями я так не мог поговорить, как с психологом. Потому что он рассматривал мою ситуацию с точки зрения науки и опыта. Он помог проработать эти проблемы. Я понял, что нужно отвлекаться: как можно меньше читать новости о войне, меньше видео пересматривать. Просто нужно продолжать дальше жить – и все. И вспоминать, как мы жили до войны – спокойно, хорошо. Стремиться попасть на тот уровень спокойствия, не оставаться в том состоянии, которое было в оккупации. Я понял, что все равно хочется жить, продолжать что-то делать.

Мы сложно выезжали, но рады были хотя бы тому, что уехали. Мы выехали через Приморский район. За нами приехали на машине, мы проскочили через центр безо всяких «коридоров». Выехали к морю, там уже была колонна: люди самостоятельно на машинах выезжали из города. Центр взрывался, его бомбили, в Драмтеатр попали, а возле моря было тише. Мы вовремя выскочили, потому что сразу после нашего отъезда с кораблей начали стрелять по Приморскому району, где порт.

В Ялте нас принял один дядька, накормил, напоил, мы помылись. Впервые за месяц.

А так, конечно, морально разбитые все были. Поспали, потом собрались и поехали через блокпосты россиян. На первом же блокпосту меня забрать хотели из-за татуировок. Они были уверены: если у человека есть татуировки хоть примерно приближенные к рунам или каким-то мотивам викингов – это сразу «азовец». Посмотрели, что пацан молодой, и хотели забрать. Разговор был неприятный - я думал, силой заберут. Но нам удалось на словах все решить, и мы поехали дальше.

Проехали 27 блокпостов, потом шли пешком по полю, а за Васильевкой пришли уже к нашим военным.

Я в Винницу сразу приехал, а потом уже и по другим городам покатался. Где буду жить дальше - время покажет. Нужно как-то зарабатывать, заново строить жизнь. Нельзя останавливаться.

Я благодарен своему начальнику. Он один из немногих людей, кто помог от души и ни копейки за это не взял. Я приехал, начал работать, и потерял жилье. Просто сказали покинуть помещение. Я приехал на работу с вещами - мне больше негде было остановиться. Начальник дал мне небольшое помещение, я его обустроил нормально: жить можно, и это совершенно бесплатно. Я ему искренне благодарен.

Когда закончится война, сказать сложно. Возможно, через пару-тройку лет все угомонится. Но люди от этого счастливы не будут. В стране начались серьезные экономические процессы. Потом наступит голод, нищета, а после – еще хуже станет. Все катится по наклонной.

Я за мир, потому что зло, помноженное на зло, дает зло. Никто никого не победит, и еще немало людей умрет. К сожалению, приоритет этой войны – деньги, а не наши убеждения.

Я верю в хорошее будущее для себя, но не в этой стране. Тут уже механизм запустился такой, что очень много лет это все будут помнить и последствия устранять. Чем дольше это будет продолжаться, тем хуже для нас.